— Вот вам пример из моей собственной практики,— сказал он, в восторге, что ему пришел на ум такой блестящий пример. — Два дня тому назад эшелоны, следовавшие через станцию Гатван, не получили хлеба; но вы его там завтра уже получите… Ну, а теперь идемте в буфет.
В буфете генерал снова завел разговор об отхолшх местах и добавил, как неэстетично, когда по всему железнодорожному пути разбросаны человеческие экскременты. Тем временем он преспокойно ел заказанный им бифштекс и при этом казалось, что это нечистоты ворочаются у него во рту. Отхожим местам он придавал такое значение, словно от них зависела победа двуединой монархии.
По поводу нового положения в связи с выступлением Италии он заявил, что именно в устройствах отхожих мест нашей армии скажется наше несомненное превосходство в итальянской кампании.
Итак, победа Австрии вытекала из… отхожих мест!
Для этого генерала все было так просто. Путь к воинской славе совершался по рецепту: «В шесть часов солдатам дается гуляш с картофелем, в половине девятого победоносное войско облегчается, а в девять часов люди ложатся спать». Перед такой армией всякий враг должен бежать в паническом страхе.
Генерал задумался, зажег сигару и долго-долго разглядывал потолок. Он думал, что бы еще такое сказать, раз уж он тут, и чем бы еще просветить офицеров маршевого батальона.
— Ядро вашего батальона — крепкое и здоровое,— вдруг сказал он, когда все ожидали, что он так и будет глядеть в потолок и молчать. — Люди у вас, повидимому, вполне сознают свой долг. Рядовой, с которым я беседовал, возбуждает своей искренностью и военной выправкой самое лучшее мнение обо всем составе. Я уверен, что он будет драться до последней капли крови.
Он замолк и, опершись на ручку кресла, снова уставился в потолок, а затем, не меняя положения (при этом только подпоручик Дуб со свойственным ему подхалимством тоже стал глядеть на потолок), продолжал:
— Но ваш батальон нуждается в том, чтобы его деяния не были преданы забвению. Другие батальоны вашей бригады уже создали свою историю, которую вашему батальону придется продолжать. Но вот, у вас нет такого человека, который вел бы точные записи и на основании их писал бы историю батальона, В нем должны сходиться все нити этой истории. Ему должно быть известно все, что делает каждая рота его батальона. Это должен быть интеллигентный человек, не какая-нибудь серая скотина, быдло... Словом, господин капитан, вы должны назначить кого-нибудь историографом вашего батальона.
Затем он взглянул на стенные часы, стрелки которых напоминали полусонной компании, что пора, наконец, расходиться.
Инспекторский поезд генерала стоял на самом вокзале, и генерал пригласил господ офицеров к себе салон-вагон.
Комендант станции вздохнул. Генерал и не подумал заплатить за бифштекс и бутылку вина, и коменданту опять приходилось платить за них из своего кармана. Такие визиты делались по нескольку раз в день. Чтобь оплатить их, комендант загнал уже два вагона прессованного сена, которые он приказал перевести на за пасный путь и продал фирме «Левенштейн и К°, военные поставщики». Потом казна снова купила эти два вагона от «Левенштейн и К°», но комендант оставил их стоять на том же запасном пути. Почем знать, может быть, их еще раз придется продать той же фирме! Зато все военные инспектора, посещавшие эту главную станцию в Пеште, в один голос уверяли, что там у коменданта… хорошо едят и пьют!
Утром эшелон все еще стоял на станции. Протрубили зорю, и солдаты вышли со своими бачками умываться. Генерал еще не уехал и лично осматривал отхожие места, куда, согласно суточному приказу по батальону, людей водили по отделениям под командой отдельных начальников, чтобы доставить удовольствие господину генерал-майору.
А чтобы доставить удовольствие и подпоручику Дубу, капитан Сагнер назначил его на этот день дежурным.
Итак, подпоручик Дуб нес дежурство возле отхожих мест.
Низенькая, но обширная мужская уборная у воинской платформы, с двумя рядами ровиков, могла вместить одновременно два отделения.
Солдаты садились на корточки над вырытыми ровиками, один возле другого, словно ласточки на телеграфных проводах перед осенним отлетом в жаркие страны.
У всех выглядывали голые ляжки из спущенных брюк, и у всех болтались на шее ремни, словно каждый собирался вот-вот повеситься и ждал только соответствующей команды. В этом, действительно, чувствовалась железная воинская дисциплина и организованность.
На левом фланге сидел Швейк, попавший сюда совершенно случайно; он с интересом читал обрывок страницы бог знает какими судьбами занесенного сюда романа Ружены Ясенской.
Оторвав глаза от бумаги, он невольно взглянул в сторону выхода из уборной и обомлел от удивления: там стоял в полной парадной форме вчерашний генерал-майор со своим адъютантом, а рядом с ним подпоручик Дуб, что-то усердно ему объяснявший.
Швейк оглянулся кругом. Все преспокойно остались сидеть, и только отделенные замерли, так сказать, без движения.
Швейк проникся серьезностью момента.
Он вскочил, как был, со спущенными, штанами и с ремнем вокруг шеи, успев использовать в последнюю минуту свой обрывок бумаги, и гаркнул: — Отставь! Стройся! Смирно! Глаза напраа-во!
И взял под козырек.
Два отделения со спущенными штанами и с ремнями вокруг шеи поднялись над ровиками.
Генерал-майор приветливо улыбнулся и скомандовал:
— Вольно! Продолжай!
Унтер-офицер Малек подал своему отделению хороший пример и тотчас же принял прежнее положение. Только Швейк стоял и продолжал держать под козырек, так как с одной стороны к нему приближался грозный подпоручик Дуб. а с другой — приветливо улыбавшийся генерал-майор.