Похождения бравого солдата Швейка во время Мировой - Страница 46

Повар-оккультист Юрайда высказался в том смысле, что на первый взгляд оно как будто нелепо писать хотя бы ради шутки о том, что еще должно только случиться в будущем; но, с другой стороны, такая шутка часто обладает силой пророчества, когда духовный взор человека под влиянием таинственных сил пронизывает завесу неизвестного будущего. После этих слов речь Юрайды представляла сплошную мистику. В каждой второй его фразе приоткрывалась какая-нибудь завеса будущего, пока он не дошел до регенерации, то есть возобновления человеческого тела, после чего заговорил о свойстве инфузорий обновлять части своего организма и закончил утверждением, что каждый человек может оторвать у ящерицы хвост, и он у нее опять вырастет.

На это телефонист Ходыиский заметил, что люди могли бы все пальчики себе облизать, если бы умели проделывать такие же штуки, как ящерица. Например, на войне, где у людей отрывают голову или другие части тела, такая способность была бы очень желательна военному ведомству, потому что тогда не было бы больше инвалидов. Любой австрийский солдат, у которою постоянно вырастали бы то новые руки, то ноги, то голова, был бы гораздо ценнее, чем целая нынешняя бригада.

Вольноопределяющийся сообщил, что в настоящее время благодаря высокому развитию военной техники возможно в случае надобности разрывать человеческое тело на три части по диагонали. Существует закон размножения биченосцев из класса инфузорий: каждая половинка возобновляется, у нее появляются новые органы, и она вырастает в целого биченоеца. По аналогии, австрийская армия после каждого боя, в котором она принимала участие, утраивалась бы, удесятерялась бы, и из каждой оторванной ноги вырастал бы новый, свежий пехотный солдат.

— Жаль, что вас не слышит Швейк! — заметил Ванек.— Он непременно рассказал бы нам какой-нибудь примерчик.

Швейк тотчас же отозвался на свою фамилию, пробормотал:— «Здесь!» — и, проявив этим ответом свою воинскую дисциплину, продолжал храпеть.

В приоткрытую дверь вагона просунулась голова подпоручика Дуба.

— Где Швейк? — спросил он.

— Честь имею доложить — спит, господин подпоручик, — ответил вольноопределяющийся.

— Раз я спрашиваю его, то вы, вольноопределяющийся, обязаны немедленно вскочить и позвать его.

— Никак невозможно, господин подпоручик. Он спит.

— Так разбудите его! Меня очень удивляет, что вы сами не догадались, вольноопределяющийся! Вы должны бы проявить побольше усердия перед вашим начальством! Вы меня еще не знаете… Но если вы меня узнаете.

Вольноопределяющийся принялся будить Швейка.

— Швейк, горим! Вставайте, живо!

— В тот раз, когда горела мельница в Одкольке, — пробурчал Швейк, поворачиваясь на другой бок, — пожарные приехали даже из Высочан…

— Вот, извольте сами убедиться, — обратился вольноопределяющийся к подпоручику Дубу, — я его бужу, но это ни к чему не приводит.

Подпоручик Дуб рассердился.

— Как ваша фамилия, вольноопределяющийся? Марек? Ах, вот оно что! Вы, значит, тот самый вольноопределяющийся Марек, который постоянно сидел под арестом? Так, что ли?

— Так точно, господин подпоручик. Я прослужил вольноопределяющимся, так сказать, сидя в тюрьме, а затем был реабилитирован, то есть после оправдания меня дивизионным судом, установившим мою полнейшую невиновность, я был назначен историографом батальона с оставлением в звании вольноопределяющегося.

— Ну, вы не долго им будете! — рявкнул подпоручик Дуб, покраснев как рак, что производило впечатление, будто его щеки вспухли от нескольких хороших пощечин.— Уж я об этом позабочусь!

— Прошу составить на меня рапорт по батальону, господин подпоручик, — серьезно заявил вольноопределяющийся.

— Не беспокойтесь, вы у меня не отвертитесь, — крикнул подпоручик Дуб. — Я вам покажу рапорт! Мы еще с вами посчитаемся, но вам от этого будет мало удовольствия. Вы меня еще узнаете, если до сих пор меня не знали.

Взбешенный подпоручик Дуб удалился, совершенно позабыв, что минуту тому назад у него было славное намерение позвать Швейка и приказать ему дохнуть на него; это был последний способ установить, выпил ли, несмотря на запрещение, бравый солдат Швейк или нет. Теперь, конечно, было уже слишком поздно, ибо, когда он через полчаса снова вернулся к этому вагону, людям успели раздать черный кофе и ром. Швейк уже проснулся и на окрик подпоручика Дуба выскочил с легкостью серны из вагона.

— А ну-ка, дохни на меня! — гаркнул подпоручик Дуб.

Швейк выдохнул в него запас своих легких, — словно знойный вихрь понес в поле все запахи спиртоочистительного завода.

— Чем это от тебя разит, негодяй?

— Так точно, господин подпоручик, от меня разит ромом.

— Ага, попался, брат! — с торжествующим видом воскликнул подпоручик Дуб. — Наконец-то я тебя поймал!

— Так точно, господин подпоручик, — отозвался Швейк, не выказывая никакого беспокойства. — Нам только что раздавали кофе с ромом, а я вылил весь ром так, без кофе. Но если есть какое-нибудь новое распоряжение, что надо сперва выпить кофе, а потом уж браться за ром, то покорнейше прошу прощения — в другой раз не буду.

— А почему ты так храпел, когда я полчаса тому назад приходил сюда, — тебя даже добудиться не могли?

— Так что дозвольте доложить, господин подпоручик, я всю ночь не спал, потому что все вспоминал те времена, когда у нас в Весприме происходили маневры. В тот раз 1-й и 2-й армейские корпуса, игравшие роль неприятельской армии, наступали через Штирию и окружили наш 4-й полк, расположенный в Вене и ее окрестностях, где у нас повсюду были крепости; но они нас обошли и уже подошли к самому мосту, который наш понтонный батальон перекинул через Дунай с правого берега. Нам был дан приказ перейти в контр-наступление, а войска с севера, а также и с юга, из Восека, должны были нас поддержать. И вот нам прочитали приказ, что нам на помощь идет и 3-й армейский корпус, чтобы мы не были раздавлены между Блатенским озером и Пресбургом раньше, чем войдем в соприкосновение со 2-м корпусом. Но только все это было ни к чему, потому что, когда мы вот-вот должны были выиграть бой, затрубили отбой, и дело выиграли «белые повязки».