Похождения бравого солдата Швейка во время Мировой - Страница 51

Через десять минут оказалось, что сидевший в штабе бригады штаб-офицер все перепутал: пришла шифрованная телеграмма с запросом, является ли получателем предыдущей телеграммы 8-й маршевый батальон 75-го полка (военный шифр Г—3). Растяпа штаб-офицер в штабе бригады был крайне удивлен ответом, что получатель — 11-й маршевый батальон 91-го полка, и немедленно запросил, кто приказал им ехать в Мукачево, когда их маршрут гласит: Любкинский перевал — Санок в Галиции. Растяпа был чрезвычайно изумлен, что телеграфируют с Любкинского перевала, и послал шифрованную телеграмму: «Маршрут без изменений: Любкинский перевал — Сагаок, где ожидать дальнейших распоряжений».

После возвращения капитана Сагнера в штабном вагоне поднялись дебаты по поводу некоторой бестолковости начальства, причем делались намеки на то, что восточная армия совершенно потеряла бы голову, если бы там не было германцев. Подпоручик Дуб пытался защищать растерянность австрийского генерального штаба и понес какую-то околесицу о том, что местность сильно опустошена вследствие бывших там недавно боев и путь еще не мог быть приведен как следуеи в порядок.

Все офицеры глядели на него с состраданием, словно желая сказать: этот человек не виноват в том, что он так глуп. Не встречая сопротивления, подпоручик Дуб продолжал распространяться о великолепном впечатлении, которое производит на него эта истерзанная местность, так как она доказывает, какая железная мощь таится в нашей армии. Ему опять никто ничего не ответил; тогда он еще раз повторил:

— Конечно, разумеется, это так! Ведь русские отступили отсюда в полной панике.

Капитан Сагнер твердо решил послать подпоручика Дуба при первом же случае, когда положение в окопах станет опасным, в офицерскую разведку неприятельских позиций за проволочные заграждения, и прошептал поручику Лукашу в окно вагона:

— Этих шпаков нам чорт насыпал! И ведь чем такой человек интеллигентнее, тем он больший осел.

Кажется, будто подпоручик Дуб никогда не перестанет говорить. Он продолжает рассказывать офицерам, что он читал в газетах о боях в Карпатах и о борьбе за карпатские перевалы в период австро-германского наступления на Сане.

Он рассказывает так, как будто он не только лично участвовал в этих боях, но и сам руководил всеми операциями.

Особенно противно звучали такие фразы, как:

— Затем мы продвинулись на Буковско, чтобы закрепить за собою линию Буковско — Дынов, не теряя связи с бардижовским корпусом у Старой-Паланки, где мы разгромили самарскую дивизию неприятеля.

Поручику Лукашу стало невмоготу, и он заметил подпоручику Дубу:

О чем ты еше до войны, вероятно, говорил с твоим начальником окружного управления.

Подпоручик Дуб неприязненно взглянул на поручика Лукаша и вышел из вагона.

Воинский поезд стоял на насыпи, а внизу, в нескольких метрах от ее основания, валялись разные предметы, брошенные бежавшими русскими солдатами, когда те отступали за канаву, тянувшуюся вдоль насыпи. Здесь были ржавые чайники, котелки, подсумки и т. п. Кроме того, здесь же рядом со связками колючей проволоки виднелись полосы окровавленных бинтов, заскорузлые от крови повязки и вата. В одном месте над канавой стояла группа солдат, и подпоручик тотчас же установил, что среди них был Швейк, который что-то им рассказывал.

Поэтому подпоручик Дуб тоже направился туда.

— Что тут такое происходит? — строгим голосом спросил он, остановившись прямо перед Швейком.

— Так что дозвольте доложить, господин подпоручик,— ответил за всех Швейк, — мы смотрим.

— Куда вы смотрите?—крикнул подпоручик.

— Так точно, господин подпоручик, смотрим вниз в канаву.

— А кто вам это разрешил?

— Это, дозвольте доложить, господин подпоручик, желание нашего господина полковника Шредера, который остался в Бруке. Когда мы уезжали на фронт, он, прощаясь с нами, сказал в своей речи, что если нам случится проезжать по местности, где происходили бои, то мы должны хорошенько все разглядеть, как, значит, сражались и вообще, значит, все, что может быть нам полезным. И вот у этой канавы мы и видим, господин подпоручик, что солдат должен выбросить при своем бегстве. Так что дозвольте доложить, господин подпоручик, мы видим здесь, как глупо, что солдат тащит с собой разные лишние вещи. Он ими совсем напрасно нагружен. Он от них только зря устает, и если ему приходится тащить на себе такой груз, то он не может как следует сражаться.

У подпоручика вдруг мелькнула мысль, что он мог бы, наконец, передать Швейка военно-полевому суду за изменническую пропаганду, а потому он поспешно спросил:

— Стало быть, вы думаете, что солдат должен побросать и патроны, как вы видите вот в этой яме, или штыки, как вы видите вон там?

— Никак нет, господин подпоручик, — приветливо улыбаясь, ответствовал Швейк, — а вот извольте взглянуть на брошенный тут же металлический ночной горшок.

И действительно, возле самой насыпи среди черепков вызывающе торчал изъеденный ржавчиной ночной горшок с отбитой эмалью. Вероятно, эти отслужившие в хозяйстве предметы были выброшены сюда по приказанию начальника станции как материал для ученых споров между археологами будущих веков, которые будут немало удивлены открытием древнего становища... А затем в школах детям будут говорить о существовавшей когда-то эпохе эмалированных ночных горшков!..

Подпоручик Дуб взглянул на этот предмет, но мог лишь констатировать, что это был действительно один из тех инвалидов, которые провели свою молодость под кроватью.