Похождения бравого солдата Швейка во время Мировой - Страница 88

— Прочти. Это твоя работа!

Пока майор читал телеграмму, генерал встал и забегал взад и вперед по комнате, опрокидывая стулья и табуреты.

— А я его все-таки повешу! — рычал он.

Телеграмма гласила:

«Рядовой пехотного полка Швейк Иосиф, ординарец 11-й маршевой роты, посланный квартирьером по служебному делу, числится пропавшим без вести при перехода из Хырова в Фельдштейн с 16-го числа сего месяца. Означенный рядовой Швейк Иосиф подлежит немедленной доставке в штаб бригады в Воялицы».

Майор выдвинул ящик стола, достал карту местности и задумался. Фельдштейн находился в сорока километрах юго-восточнее Перемышля, так что получалась неразрешимая загадка, каким образом рядовой пехотного полка Швейк мог раздобыть в ста пятидесяти километрах от фронта русскую военную форму, ибо фронт проходил по линии Сокал — Турце — Козлов.

Когда майор поделился своими мыслями с генералом и показал ему на карте то место, где Швейк, судя по телеграмме, пропал несколько дней тому назад, генерал взревел как бык, ибо почувствовал, что все его надежды на военно-полевой суд рассеялись как дым. Он подошел к телефону, позвонил в караульное помещение и приказал немедленно доставить арестованного Швейка в квартиру майора.

Раньше, чем это приказание было исполнено, генерал бесконечное число раз изволил беспощадной руганью выразить свое неудовольствие по поводу того, что он не приказал на свой риск и страх повесить Швейка немедленно и без всякого расследования.

Майор возражал и пробовал что-то говорить о том, что право и справедливость всегда идут рука об руку. В длинных и витиеватых фразах он говорил о справедливых приговорах вообще, о судебных ошибках и о всякой всячине, которая ему в данную минуту попадала на язык, так как после вчерашней выпивки у него явилось теперь большое желание высказаться.

Когда, наконец, привели Швейка, генерал потребовал у него объяснений, что, собственно, с ним произошло и почему же на нем оказалась русская форменная одежда.

Швейк растолковал все подробно, иллюстрируя свой рассказ несколькими примерами из своей истории человеческих мучений. На вопрос майора, почему же он не сообщил все это суду при допросе, Швейк ответил, что, собственно говоря, никто его и не спрашивал, каким, мол образом он достал себе русскую шинель, а что все вопросы гласили: «Сознаетесь ли вы, что вы добровольно и без всякого принуждения надели неприятельскую форму?» Ну, а так как это соответствовало истине, он и не мог отвечать ничего другого, как только: «Так точно… да… конечно… вот именно… без сомнения». Но ведь он же с негодованием отвергал на суде предъявленное к нему обвинение, будто он изменил его величеству, государю-императору.

— Этот человек — полнейший идиот, — сказал майору генерал. — Надеть на дамбе какого-то пруда русскую военную форму, которую нивесть кто там оставил, и позволить зачислить себя в партию русских пленных — это может сделать только идиот!

— Так что, дозвольте доложить, — вмешался в разговор Швейк, — я в самом деле иногда и сам замечаю, что я слабоумный, в особенности под вечер…

— Цыц, осел, — прикрикнул на него майор и обратился к генералу с вопросом, что делать со Швейком.

— Пусть его повесят в штабе его бригады, — решил генерал.

Час спустя конвой, который должен был сопровождать Швейка в Воялицы, отвел его на вокзал.

В камере Швейк оставил после себя небольшую памятку, нацарапав щепочкой на стене в три столбца перечень всех супов, соусов и сладких блюд, которые on съел до призыва в действующую армию. Это было что-то вроде протеста против того, что его за целые сутки ни разу не накормили.

Одновременно со Швейком в штаб бригады отправлена была бумага следующего содержания:

При сем препровождается в штаб бригады для дальнейшего направления рядовой пехотного полка Швейк Иосиф, дезертир 11-й маршевой роты.

Основание: Телеграмма № 469.

Самый конвой, сопровождавший Швейка, состоял из четырех человек и представлял собою смесь всех национальностей. Это были поляк, мадьяр, немец и чех; последний, в чине ефрейтора, был назначен начальником конвоя. Перед арестованным, своим земляком он держал себя очень заносчиво, заставляя его на каждом шагу чувствовать свое огромное превосходство Когда на вокзале Швейк попросился в уборную, ефрейтор грубо ответил ему, что он успеет еще отлить, пока они доберутся до бригады.

— Ладно, — оказал Швейк. — Но только вы мне изложите это письменно, чтобы было известно, кто отвечает, если у меня лопнет мочевой пузырь. На это есть закон, господин ефрейтор.

Ефрейтор, бывший пастух, испугался ответственности за швейков пузырь, так что Швейка в сопровождении всего конвоя повели в уборную на вокзале… Вообще этот ефрейтор производил впечатление упрямого человека и вел себя так заносчиво, словно ему предстояло получить на следующий день по меньшей мере должность командира корпуса.

На перегоне Перемышль — Хыров Швейк сказал ефрейтору в поезде:

— Господин ефрейтор, когда я вот так гляжу на вас, я все вспоминаю одного ефрейтора, по фамилии Бозбу, который служил в Триденте. Тот, как только его произвели в ефрейторы, сразу же начал увеличиваться в объеме. Щеки у него начали пухнуть, и живот так раздуло, что на второй день ему даже казенные штаны оказались уже невпору. И что хуже всего — уши у него стали расти в длину все больше и больше. Ну, свели его в околоток и полковой врач заявил, что это очень тяжелый случай и что он может лопнуть, потому что это опухание происходит у него от ефрейторской нашивочки и распространилось уже до пупа. И вот, чтобы его спасти, пришлось спороть его нашивочку, после чего он снова принял прежний вид.