Черты подобного мировоззрения выступают у Гашка достаточно четко. Швейк именно и представляет собою такого выходца из мелкобуржуазной среды. Из его прошлого читатель ничего не узнает такого, что связывало бы его с пролетарской средой; наоборот, оказывается, что до поступления на военную службу он занимался такими делами, которые едва ли могут быть одобрены с точки зрения какой бы то ни было классовой морали: торговал крадеными собаками, придумывал им длинную родословную и т. п. То же самое можно сказать о роде занятий Швейка во время войны: сам автор подробно распространяется об институте денщиков и его роли в австрийской армии. Наконец, и окружение Швейка таково же, примерно; мы видим тут прожорливых денщиков, пьяниц, буянов и т. п. Трудно поэтому говорить о подлинно-революционном настроении среди этих людей; весь генезис «Швейка» больше всего связан с типичной мелкобуржуазной идеологией.
Ярослав Гашек (1883—1923), сын учителя, получил образование в Коммерческой академии, которую окончил в 1903 году. В первый, довоенный, период своей литературной деятельности он писал преимущественно мелкие юмористические рассказы, не думая пока о надлежащем углублении трактуемых тем: этому препятствовал как характер жизни писателя, — постоянные переезды с места на место, — так и отсутствие пока устойчивого мировоззрения. Одно время Гашек пытался, правда, даже организовать свою собственную политическую партию, однако попытка эта носила несерьезный характер. Недавно товарищ Гашка по русскому плену Вацлав Менгер выпустил книгу, «Ярослав Гашек дома», в которой подробно описывает, по собственным наблюдениям и обильным материалам, этот первый, довоенный, период литературной деятельности Гашка. Это очень любопытные материалы для биографии и общего обзора литературной деятельности Гашка; из материалов этих видно, что многое из того, что нашло себе более полное отражение в «Похождениях Швейка», в том или ином виде существовало в творческих замыслах нашего автора еще в довоенный период. Если обратиться к сборникам его рассказов, опубликованным еще до войны, то неоднократно там находим ту же специфическую натуралистическую тематику, а иногда и те же приемы изложения. Таков, например, его рассказ «Пасха покинутых», где дается ироническая трактовка религиозного воспитания в учебных заведениях старой Австрии; чрезвычайно характерной также для будущего «Швейка» была разработка таких тем, как «В покинутой уборной», где, как и в «Швейке», дается трактуемому вопросу натуралистическое освещение в специальных условиях военного быта. Разумеется, агенты тайной полиции не ушли уже и тогда от бича сатиры Гашка. Достаточно вспомнить такие его вещи, как, например, «Поиски убийцы». Несомненно, что материал, подвергнутый столь острой критике в «Похождениях Швейка», фактически и в разрозненном виде существовал у нашего автора задолго до того, как он приступил к работе над своим главным произведением. Однако темы эти не были еще им поставлены в связь с проблемами более широкого значения, не приобрели еще принципиального значения в его сознании. Над ними тогда преобладали темы частного характера: мелкие «события» в области семейной жизни, отношения между приятелями.
Часто уже тогда способ изложения у Гашка приобретал настолько сатирический характер, что весь рассказ как бы уходил от действительности, терял свое настоящее правдоподобие, приобретал скорее характер анекдота. Несомненно, что элементы такой явно преувеличенной сатиры, такого «гротеска» вошли и в «Швейка» как его неотъемлемая часть, и за это Гашка неоднократно упрекала «эстетическая» критика, называвшая подобные приемы «юмором висельника».
Для истории возникновения лучшего произведения Гашка не может быть также безразлично и то обстоятельство, что первые наброски «Швейка» возникли еще до войны, в условиях австрийской цензуры. Уже и в них мы встречаем характерную для других мелких рассказов манеру преувеличения. Подобно некоторым из этих рассказов, «Бравый солдат Швейк готовится к войне» носит скорее анекдотический характер, не выдвигает проблем принципиального значения; вот почему его нельзя принимать за подлинного предшественника «Швейка». Ведь многие сцены из настоящего «Швейка», несмотря на всю их авантюрность, все-таки в основе имеют какое-то психологическое правдоподобие. Читатель, глубже в них вдумавшись, в конечном счете готов согласиться, что в известных условиях подобные сцены могли иметь место. Не то в этих первых главах: здесь и фантастический переход Швейком итальянской границы, и возвращение его оттуда с итальянским орудием, и, наконец, его полет с офицером в Африку представляются какой-то еще наполовину бесцельной игрой воображения, в которой трудно еще узнать настоящего, подлинного Швейка. Столь же мало мотивированным и мало правдоподобным представляется здесь взрыв порохового погреба, в котором дежурит Швейк, и все вообще обстоятельства этого взрыва. Вообще первые главы «довоенного» «Швейка» носят характер поспешной и случайной обработки, и объяснить из них подлинного будущего Швейка нет возможности. Слегка лишь бросают свет на будущего нашего героя такие детали, как любопытная поездка Швейка за вином по поручению полкового священника. В этих сценах, как и в сценах, описывающих пребывание Швейка в военном госпитале, можно заметить те элементы, которые получили позднее столь широкое развитие в настоящем «Швейке». Возникновение таким образом подлинного «Швейка» не может быть связано с первым периодом творчества Гашка и его исключительно анекдотическими приемами; он, как и можно было предвидеть, неотделим и хронологически и фактически от событий мировой войны.